«Непосредственно в операции по аресту Пуго участвовали четверо», — писал «Конторский (простите, „Московский“) комсомолец» 24 августа 1991 года. — «Это председатель КГБ РСФСР Иваненко, первый заместитель министра внутренних дел республики Ерин, заместитель прокурора республики Лисин и участник событий в Белом доме России Явлинский. Возглавлял операцию Иваненко. Участие Григория Явлинского в задержании Пуго и случайно, и нет. Он вместе с остальными обсуждал план арестов».

Очень логично: план арестов с милицией, «бабушкой» и прокуратурой обсуждал молодой экономист, тютька, автор завёрнутой Ельциным программы «500 дней». И вот такой человек выехал на арест, если верить тому же «Московскому комсомольцу», «не дожидаясь группы захвата». На самом деле накануне Ельцин, гладя себя по бёдрам и задумчиво глядя мимо Явлинского, куда-то на надкусанный кубик рафинада, на котором, как пингвин на айсберге, балансировала нервозная муха, сказал: «Гриш, можешь завтра с ними съездить? Ну, чтобы там это?»

И Явлинский поехал.

Звонили долго, внутри слышалась какая-то возня, наконец открыл старик — тесть Пуго. А дальше есть история — и есть правда.

Историю излагает всё тот же «МК» в интервью с Явлинским. Позволим себе пространную цитату (потому что а кто нам запретит).

Звонили долго, внутри слышалась какая-то возня, наконец открыл старик — тесть Пуго. Секунду помявшись, вошли в квартиру: потолки два восемьдесят, лёгкий цековско-балтийский шик, на окнах модные кактусы. В большой комнате, или, как про себя назвал её Ерин, в зале, сидел навытяжку Пуго. Его руки аккуратно, как лапы лабрадуделя, лежали на столе. На зелёном сукне не было ни бумаг, ни стаканов, ни пылинки — лишь наградной пистолет сантиметрах в сорока от правой руки Пуго.

Иваненко, Ерин и Лисин слились с обоями. У Явлинского душа ушла в пятки.

— Борис Карлович! — возмущённо-испуганно начал он, но осёкся: а что, собственно, Борис Карлович?

Борис Карлович молчал и сверлил вошедших глазами: каждого по очереди, почему-то а алфавитном порядке. Ерин. Иваненко. Лисин. Явлинский. Засверлив Явлинского и сформировав фаску в один проход, Пуго тихо, глядя прямо экономисту в глаза, произнёс:

— Шантеклер. Петух. Чепушило. Голубец.

И тут у Явлинского дико бомбануло! Ты думаешь я какой-то там сопляк-экономист на съездах-хуездах бумажками трясу и в институтах чай завариваю а я в походе змею ел и сосну на плечах носил а во Львове я знаешь как с рагулями дрался когда они меня пархатым называли я молодой у меня сильное тело 500 дней да сцуко я тебе сейчас покажу 500 дней мои мышцы горят ты не понял ещё старый хрен что это не цэковский мелкий дрист творится а история творится революция творится ты даже волосами в ушах пошевелить не успеешь а я сейчас

Оконные стёкла зазвенели, Пуго сложился пополам, схватившись за ногу выше колена, ковёр из тёмно-красного стал наливаться в багрянец. Явлинский не успел ни заметить, как нажал на курок, ни услышать выстрела. Он обернулся: Иваненко, Ерин и Лисин стояли, вжавшись в стену. Их лица отчётливо белели на фоне развратно-кремовых обоев. Лисин обдудонился.

Явлинский снова повернулся к Пуго. Хрипя, извиваясь и хватаясь за край стола, старик полз к серванту. Явлинский сглотнул, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке с коротким рукавом, зачем-то поднял руку и выстрелил ещё раз — прямо между пуговских лопаток.

После того, как папочка с показаниями Иваненко-Ерина-Лисина легла куда надо, вы всё и так знаете. Явлинского не посадили, но с тех пор он делал всё, что скажут. «Яблоко» участвовало во всех выборах, неизменно набирая свои грошовые проценты. Сам Явлинский шесть раз баллотировался в президенты. Обещал двум дюжинам партий и движений за тридцать лет, что вот-вот объединится с ними, а потом загощивал и на все разгневанные вопросы слал только стикеры с попугаями.

Нет, конечно, много раз за эти тридцать лет он пытался съехать: выходил на предвыборные пресс-конференции немного пьяным, называл в интервью айтишников «компьютерщиками» и даже организовал сам против себя кампанию «геи за Явлинского».

Но чёт никак. И геи в итоге тоже не за Явлинского.